Главный герой Том Уингфилд когда-то оставил свою семью и ушёл матросом на торговое судно. Он отдался романтике, о которой мечтал всю жизнь, путешествиям и поэзии. Теперь его гложет совесть и он невольно прокручивает в памяти своё прошлое, когда он жил с матерью и сестрой Лаурой в Сент-Луисе. Погружаясь в воспоминания, Том словно пишет пьесу о своей семье и невольно проживает своё прошлое заново.
Аманда Уингфилд, мать
Лаура Уингфилд, дочь
Том Уингфилд, сын
Джим О’Коннор, гость
Мистер Теннесси Уильямс большую часть своей жизни провел сообразно с рекламным слоганом – то есть брал от нее всё – что к преклонным годам не могло не оборачиваться абсолютным бесстыдством. Потому что всё – это значит вообще всё, без исключений. О том, как неблагородно увядал живой классик (и каким фарсом в итоге оказалась его кончина) хорошо известно историкам литературы и коллекционерам светской хроники 70-80-х годов прошлого века. Селебрити от бога, имя, славу и обложку Time он, однако, обеспечил себе, описывая только закулисье своей страны: глухую, бедную, дремучую Америку. Это его канон.
И потому, увидев на сцене вместо конуры с плешивым абажуром, палубу, капитанскую рубку и яркий спасательный круг (не оставляющий сомнений – все будет олл-райт!), я вполне приготовился к самому лучшему, то есть к худшему. Ибо флот Соединенных Штатов – я узнал из их кинофильмов – дело счастливых, уверенных в себе молодцов, какие у Уильямса встречаются крайне редко. А сейчас как навалят матросики с "денталуайтовыми" улыбками и ну чечетку дробить - с обладателя "Золотой набойки-2006" Владимира Кузнецова станется.
Но вот появился Том Уингфилд, понурый, босоногий, и лишь произнес начальный монолог, как вокруг зашипело, заклубилась "поэтическая дымка" (см. оригинальный текст пьесы), и слева на палубу выехали стол, стулья, сверху опустилась лампа: все встало на свои места. Том набросил пиджак и шагнул на несколько лет назад. За два с лишним часа он совершит еще с десяток скачков во времени, и каждый из них будет обставлен не только экраном с подсказками и формой его одежды, но и куда более наглядными и масштабными приемами. Больше других подсобили-таки матросы: выгружаемая ими рыба попадет прямиком на стол к Уингфилдам, ящики из грузового отсека составят главный элемент рутинных будней Тома, некогда служащего обувной лавки, а один из них станет и его кроватью. Здесь то его семья – фантомы-воспоминания, мешающие ему драить палубу, то он сам невидим и нахально заглядывает сестре через плечо. Рубка будет и спальней, и парадной, а лестничка на ней – пожарным лазом дома Уингфилдов. Такой безотходный получился спектакль.
Менее всего от хрупкой и ностальгической драмы ожидаешь динамичного зрелища. Но для кроткого воспоминания тут многовато шуму, для меланхоличной исповеди – явный перебор движения: все гремит и переставляется, мы будто видим, как вращаются шестерни в голове Тома. Причуды воображения реализованы по полной - едва ли не каждый предмет отыгрывается друг об друга, меняет свое качество под нужды персонажей, и этот свальный интерактив заслоняет собой все "внутреннее напряжение".
Да, "Зверинец" вообще нельзя играть чересчур реалистично - "поэтическое воображение может показать эту реальность не иначе, как трансформируя внешний облик вещей" - но в нашем случае ведь не обошлось без досадных перегибов. Некоторые гэги казались лишними (скажем, гаечный ключ или истеричная пантомима Уингфилда. И за молоток больно часто хватаются. Руки девать им некуда или это символ какой? Если б Ковальски с молотком ходил, я бы еще понял – грубая сила, ума не надо, а Уингфилдам-то он зачем?). Но в целом, переплетение и нагромождение нелепостей действительно напоминало дурной сон, когда иррациональное вползает в него потихоньку, а в итоге все встает с ног на голову. Воспоминания Тома сплелись в очень тугой клубок, который сложно распутать-разгадать, но зато никто не скажет, что он не лихо закручен.
И, пожалуй, акценты расставлены верно. А что делать? "СЗ" - самая личная драма Уильямса, по сути, опыт автобиографии, причем не особенно трагичной, здесь почти ничего не происходит и нужно иметь какие-то повышенно чуткие и нежные отношения с драматургом, чтобы проникнуться одними его переживаниями, мало резонирующими с нашей действительностью. Толстокожий зритель, а в случае со "Зверинцем" им мог бы назваться каждый человек в зале, ни за что не запеленгует такие летучие чувства, и останется с ощущением неполноты от увиденного. А так хоть скучать было некогда.
Странное дело, но к самым волнующим моментам, встрече Джима и Лауры, спектакль наконец обретает ровное дыхание, которого ему не хватало. Когда она надевает на ногу ведро, между ней и гостем возникает та самая химия - звучит невероятно глупо, а вот все равно так и было. Герои будто впервые по-настоящему заговорили друг с другом. Правда, смутило еще одно весьма странное решение в предыдущей картине: когда в квартире отключают свет, это есть, разумеется, минуты чистой беззаботности (и до этого все шло неплохо, а теперь еще лучше – какое-никакое приключение): Аманда должна искрить, быть наконец самой собой, и совершенно непонятно, для чего понадобилось искусственно нагнетать напряжение и зазывать кульминацию загробным эхом в ее голосе. Но данный эпизод опять же можно оправдать несовершенством памяти - ведь взятки с нее в любом случае довольно гладки.
И все же, этот "Стеклянный зверинец" не халтура, нет.
Здесь его уже обсуждали и критиковали, но претензии в основном заключались в нулевой актуальности и ровно такой же остроте. Пусть так, но если сегодня "Финансист" нужнее, чем "Зверинец", то насколько сам "Зверинец" в этом виноват? Выбор не выглядит очевидным, об этом нельзя не говорить, и я вообще не представляю, как, с какой формулировкой он мог попасть даже в расширенный список 30-40 произведений, предполагаемых к постановке. Но хочется оценивать уже свершившийся факт, а не ограничиваться лишь моментом его несоответствия повестке дня.
Во-первых, о каком оглушительном провале идет речь? Таковой никак невозможен, поскольку сама премьера была тишайшей. Откуда же тогда грохоту вселенскому взяться? Кресла там разом подо всеми проломились, так, что ли? Во-вторых, не засек я, что зритель в антракте косяком на воздух пошел. Но это, возможно, от того, что я на балконе сидел, а туда и билеты подешевле, и народ попроще и более ушлый, свою деньгу до самого поклона отсидит, хоть руки ему выкручивай, хоть в глаза ему…
Но вопрос - почему "Стеклянный зверинец" и "Орфей спускается в ад"? – остается. Что это, затянувшийся на целый год юбилей (26 марта было столетием со дня рождения Теннесси Уильямса)? Он крупнейший драматург XX века, но суперзвездой стал еще при жизни, а значит, резко и прицельно завладел тогдашними умонастроениями. Часто такие тексты не выдерживают проверки временем в силу их строгой ситуативности, крепкой привязки к современникам, и уже через несколько десятилетий выпадают из читательского и зрительского обихода. И если к "Трамваю "Желание" это не относится – все ж таки один из символов державы – то к "Зверинцу" вполне. Ведь о чем он, если взять конкретную пьесу, а не разбирать театр Уильямса в общем? Начинающий писатель страдает от невозможности реализовать себя и романтической недостаточности. Именно писатель, что важно, а не стандартный "маленький человек". По словам одного из его переводчиков, эта пьеса об "уходящей к истокам нации подозрительности ко всяким художествам, фантазии, выдумкам, красотам, ко всему, что, выламываясь за пределы привычного скудоумия, несет печать особой одухотворенности – совершенно бесполезной в прагматическом представлении обывателя", простите за обширную цитату.
Насколько актуально это сегодня? Ни в коей мере. Чем-чем, но "художествами" заниматься сегодня волен любой, без риска ловить на себе косые взгляды. Нынче полная свобода самовыражения, каждый второй – писатель, тут скорее закричишь о кризисе прагматики. Того обывателя, что Пастернак называл "общелягушачьей икрой", давно уже не существует. Сегодня, если кто-то осмелится говорить столь же резко и будет иметь на это те же основания (и в смысле реального повода, и в смысле годности собственных амуниций), назовет его, скорее, жабьим болотом. Какое из зол меньше – тот еще вопрос, зато теперь все до одного умеют квакать.
Итак, "Стеклянный зверинец" - живая, небезразличная постановка мертвой материи. Приходилось слышать мнение, что Уильямса сегодня необходимо ставить, так как "тема любви никогда не исчезнет". Жульническая формулировка, потому как очень уклончивая, очень универсальная, но ведь и оспаривать ее неловко. В театр сходить сгодится и она.
