Времена не выбирают - в них живут и умирают. 2003 год, Сибирь, в лужах плавают желтые листья, осень.
А в театре драмы репетируют "Ромео и Джульетту". Актеры сидят за овальным столом в комнате, задрапированной черным, серое облако дыма поднимается к потолку. За окном дождь, холодно, и почти ни у кого дома нет горячей воды. Но это все за скобками - а здесь Верона, Италия, жара, XIV век.
- Уволь меня, - бормочет Ромео, - вы в легких бальных туфлях, а я придавлен тяжестью к Земле...
Льняные волосы Ромео завязаны в хвостик. Он нервничает и вопросительно поглядывает на режиссера. Режиссер вздыхает.
- Это важный момент, потому что он связан со способом существования героя, - говорит он. - Давай-ка еще раз.
Так делают спектакли...
История
- После того как режиссер Владимир Золотарь показал барнаульской публике "Великодушного рогоносца", его новые идеи вызывают горячий интерес. Очень хочется поскорее увидеть "Ромео и Джульетту", но премьера состоится в конце ноября - начале декабря, а пока Владимир Александрович рассказывает читателям "КП" о том, как все будет, и о том, что он думает, читая Уильяма нашего Шекспира.
- Шекспир - забытое слово и очень трудное, все его понимают на ощупь. Мы знаем об этой истории с детства, даже если никогда не читали Шекспира. Поэтому весь режиссерский пафос обычно сводится к тому, что он просто видит что-то в этой пьесе лучше, чем кто-то еще.
С другой стороны, театру свойственно некое чувство современности, которое, конечно, не в том, чтобы одеть Ромео или Гамлета в кожаную куртку или современное пальто. Просто тот или иной материал совершенно спонтанно сопрягается с ощущением современности, ее проблем и ее тем.
Поэтому хорошие истоии, к каким "Ромео и Джульетта" относится на все сто процентов, востребованы всегда...
Мифы
- Я перечитывал эту пьесу и был поражен: тот миф, который сидит у меня в голове, с конкретикой пьесы не сопрягается почти никак. Видмио, просто поменялись времена - в сравнении, например, с тем временем, когда Дзефирелли снимал свой знаменитый фильм. Теперь я ловлю себя на просто физиологическом отторжении этого фильма. Все сделано классно, но совсем не по Шекспиру. Шекспир пишет трагедию, а Дзефирелли снимает мелодраму, дико, неправомерно слезную.
У Шекспира персонажи никогда не плачут (даже не по ремаркам, а по ощущению от текста). В фильме Джульетта рыдает просто напрополую, а когда читаешь пьесу, видишь совершенно современный тип очень волевой, сильной девушки, правда, нахдящейся в сложных отношениях с родителями - она бы с удовольствием взбунтовалась, но время не позволяет.
Я начинаю вспоминать сцену на балконе - там о ведь о любви нет ни одного слова. Там дело вообще не в любовной лирике, а в безумном клубке противоречий: меня влечет к этому человеку, но этот человек - враг. И как ни странно, это важнейшее и сложнейшее обстоятельство пьесы прокидывалось всеми режиссерами, которые ставили "Ромео и Джульетту". А для меня это почти ключевая история.
Наш художник Олег пришел со словами, которые абсолютно попали в меня: "Понимаешь, эту пьесу всегда ставят про любвь, а она про войну". Это стопроцентно ложится на мое ощущение. Конечно, ничего общего с традицией ставить пьесу "Макбет", например про войну в Чечне, у нас не будет. Но эта история про какую-то тотальную вражду, которая во всех нас сидит, этой тотальной враждой напитана вся пьеса...
Грани
- Я все время вынужден балансировать на грани между двумя полюсами. Очень легко уйти в такое заумное эстетство, и в то же время очень легко уйти в банальное заигрывание со зрителем.
Мне еще в институте кто-то из моих преподавателей очень умно говорил, что строить спектакль для какой-то определенной группы зрителей не нужно. Нужно делать спектакль, как какой-то слоеный пирог: это нужно этим, это этим, а вот это - этим.
И это очень интересно.
Путь
- Я пытаюсь зародить в артистах такую мысль: "Человек есть совершенно безумное и совершенно трагичное существо, разорванное между землей и небом". Это абсолютно железобетонно. В нас живет как Бог, так и дьявол, и что-то у нас оттуда, а что-то отсюда. Насилие, война - они рождаются из животных инстинктов, и я совершенно убежден, что Шекспир пишет именно об этом.
И мне очень нравится в пьесе этот момент расслоенности и даже разорванности человека. В этом вся прелесть: только что люди дрались, как остервенелые, и тут же на полном серьезе начинают выяснять, кто это затеял.
Путь от войны к любви - вот что самое интересное. Очевидно, что здесь сталкиваются две стихии, но не посто как противостояние некоей Войне некоей Любви. А как путь внутри человека от животных инстинктов к чему-то, что связывает нас с Богом.
В истории заложена абсолютно обоснованная необходимость ухода Ромео и Джульетты из этого мира. Соль пьесы вот в чем: мир настолько ужасен, что что-то святое, на уровне настоящей и подлинной любви в нем невозможно. Как только из юношеских увлечений вырастает духовное чувство, когда ты понимаешь, что этот человек и есть твой мир, что вне его ты существовать не можешь, тогда ты умираешь, тогда ты идешь Туда.
И ничего с тех пор не изменилось - в том-то и дело. Условно меняются ценности, а посмотришь - все то же самое.
Люди всегда находят возможность враждовать, всегда идет разрушающее самоотстаивание, разделение на правых и неправых, война в той или иной форме. И на каждого Ромео обязательно находит свой Тибальд.
Тема
- Во время так называемого застоя в искусстве была главная тема, она называлась: "Дайте свободу". Про это ставили Чехова, про это ставили Шекспира.
Все. Свободу дали, свободы нажрались, и начинается такой декаданс: любая система ценностей, которая хоть чуть-чуть не соприкасается с чем-то высшим, с любовью, Богом, судьбой, человека не удовлетворяет. Хорошая система ценностей американская - но как бы... и что? Все время возникает вопрос - и что?
Ведь мы все равно все время оказываемся в треугольнике: Любовь - Смерть и та самая вертикаль - Бог, небо... да как не назови.
Артисты
- Ромео и Джульетта - люди абсолютно этого мира. Ничего исключительного в них нет. Поэтому сейчас у меня четыре актера репетируют Ромео и четыре актрисы - Джульетту. Я сделал четыре состава, таким образом я даже для себя уничтожаю исключительность этих персонажей. Они могут быть какими угодно. Кроме того, для артистов это хорошая школа, блистательный тренинг - а я так выполняю свои обязанности главного режиссера театра, котрый должен производить манипуляции с труппой.
Жанр
- Трагифарса, кончено, не будет. Но трагедия разбавится комическими эпизодами. Сейчас нет чистых жанров. Зрителю чистые жанры неинтересны. У зрителя катарсическое мышление: его нужно долго смешить, а потом - мордой об стол. Мы будем высекать юмор из чего возможно, от этого никуда не деться. Но ведь у Шекспира целый пласт смешных отношений, смешных эпизодов...
Визуальный мир пьесы безумно красивый, очень эстетский: маскарады, обилие драк на все лады начиная от этикетных дуэлей, заканчивая драками, когда народ бьет народ.
Город
- В Барнауле я... да, прижился.
Когда мне предложили стать главным режиссером барнаульского театра, я сразу согласился.
Я поработал в Питере, поездил по разным городам. Мне хотелось иметь свое дело, где не просто конструкция спектакля для тебя является конкретной целью, а где конструкция спектакля сегодняшнего - дорожка к спектаклю завтрашнему, к какому-то движению театра, к какому-то его деланию.
И этот очень долгий процесс был мне предельно интересен. И предельно интересен мне до сих пор.
Справка "КП"
Владимир Александрович Золотарь, главный режиссер Алтайского краевого театра драмы им. В. Шукшина с 2002 г. Выпускник Санкт-Петербургской академии театрального искусства.
После "Ромео и Джульетты" планирует поставить спектакль по одной из пьес барнаульского драматурга Александра Строганова.
Первая работа Владимира Золоторя на большой сцене, спектакль "Великодушеый рогоносец", на фестивале "Сибирский транзит" разделил гран-при со спектаклем омского театра, а Дмитрий Мальцев получил актерскую премию за роль Брюно.
Спектакль также получил хорошие отзывы критиков и зрителей на фестивале "Реальный спектакль". Возможно, "Великодушный рогоносец" получит приглашение на "Золотую маску" - главный театральный фестиваль России.
