Но сзади на белом экране вдруг высветились русские деревянные избушки. А тени актёров на этом холсте стали жить своей особой, летящей жизнью. И неожиданно плоскость вертикальная и горизонтальная пересеклись, и… по сцене разлетелись осколки льда.
Студент рассказал о предательстве Петра, и где-то там заплакала простая женщина.
И здесь стал плакать лёд, и – боже! – у меня брызнули слёзы. Пробило…
Это было странно и сладостно, как возвращение в тёплую бабушкину горницу с ткаными половиками и иконами в красном углу. "Глядико-си", – сказала бы бабушка…
– Если она заплакала, то, значит, всё, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение... – прозвучало рядом.
"И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой".
– "Русский канон" – это образ жизни, – говорит режиссёр Сергей Вахрамеев. – Это мироощущение, миропонимание. Здравый смысл связан с нравственностью, правдой жизни. А теперь ценности разрушены, в башках хаос. Не знаем Родины, не знаем могилы предков.
Вахромеев считает, что русская душа – это лёд и пламя. Середина не интересна.
– У этого режиссёра очень серьёзно болит душа по поводу мира, в котором мы живём, – поделился после спектакля московский режиссёр Роман Феодори. – Я думаю, он заново изобрёл велосипед и что -то такое сказал ребятам. Что они так наполнены… То, что мы увидели, – это…необычная вещь, выбивается из ряда того, что я видел.
Одним из зрителей спектакля был Александр Хряков, актёр театра драмы, выросший в театре Вахрамеевых и не покидающий его. О своём впечатлении от спектакля он сказал коротко: "Очищение".
И в тот вечер после спектакля меня, как студента Ивана Великопольского, "охватило невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, и жизнь казалась восхитительной, чудесной и полной высокого смысла".