— "Мишень" — продуманный интеллектуальный конструктор, но на эмоциональном уровне вы какой-то реакции от зрителя добиваетесь, как художник?
— В том, что это интеллектуальный конструктор, я с вами согласен. Разбирать его, правда, не мне, потому что я его сделал. А эмоция? Ну, вот если какая-то эмоция возникает в финальном отъезде, то это именно она.
— А где вы объект этот — "мишень" — снимали?
— На Алтае.
— Вы ее строили?
— Там было минимально что-то отстроено, но большая ее часть дорисована.
— А все, что вокруг?
— Настоящее.
— Но не бьющий с небес свет?
— Свет – нет, тоже нарисован. Но небеса настоящие.
— Как вообще на Алтае снималось?
— Тяжело. Там летом с погодой тяжело: все постоянно меняется, то пасмурно, то солнечно. Там есть маленькая сцена, когда они сидят в местном "ресторане" перед тем, как пойти к объекту. Ее снимали дней пять, если не больше. Снят пасмурный вариант, снят солнечный вариант, потом что-то доснимали, потому что один день съемочный был, когда 12 раз собирали и разбирали съемочную площадку, потому что то ветер, то дождь.
— Получается картинка, которая своей достроенностью до идеала не столько "превращает" включенные в нее искусственные объекты в часть "настоящего" мира, сколько всю реальность экранную уподобляет произведению видеоарта, наподобие масштабного видеополотна группы АЕС+Ф "Пир Тримальхиона", где люди существуют в идеализированном пространстве. Вы же с АЕСами связаны как-то – у вас в фильме и скульптура их работы появляется. Вы реальность похожим образом трансформируете, пытаетесь визуализировать некоторую идеальную (но с подвохом) модель мира?
— Ну, у них графика местами намеренно грубая, а тут, надеюсь, аккуратная, для кино. А идеальная с подвохом модель выстраивается скорее идеологическая, а не визуальная. АЕСовцы – мои друзья, но тут нет влияния кого-то на кого-то. У них движение – это анимированное фото. Раньше был такой термин "пиксилляция" — у них похожий прием. У нас этого нет, просто мизансценически все выверено, выстроено по ритму, даже по тембру. Можно было бы немного все "отпустить", но я не люблю неточные вещи. Тем более здесь, когда вся история находится на вкусовой грани.
— Есть несколько сцен, которые как-то даже для расчетливого и концептуализированного кино нарочито сделаны, особенно сексуальные сцены – и особенно одна, в навозе...
— Ну это комбинация приятного с неприятным, сладкого с соленым. Там много чего по вкусу действительно очень сложного. Бывает, что о пошлости говорится пошлым языком. Надеюсь, мы этой опасности избежали. Люди в фильме симпатичны, но в общем-то банальны, как и большинство, и реакция героини на бабочку – это не наша реакция, а ее реакция. Не надо путать персонажа с авторами. Героям присуща и глуповатость, и недалекость, и пошлость — они вот так себя ведут, логичным для них образом. И это соседствует с разговором о серьезных вещах. Даже в жизни сакральному сопутствует профанное: рядом с церквями всегда полно юродивых, а у Стены плача ходят какие-то странные люди, которые за 10 шекелей предлагают помолиться. Поэтому если мы говорим о серьезном, то момент этого пошлого, дурного привкуса на языке – он неизбежен. Он дает ощущение баланса, потому что как-то это живет обычно вместе. Рядом с чем-то высоким, религиозным, всегда будет какая-то фигня. В любой итальянской церкви рядом с парой шедевров обязательно висит какая-то китчевая дрянь, сделанная в начале века, но как-то это живет вместе – и замечательно.
— Но это отдельные произведения при этом.
— Они отдельные произведения, но они создают единый мир. И этот мир цельный: в нем есть и это, и то. Так жизнь устроена. И в фильме есть вещи, которые просились в этот мир.
— А есть какие-то вещи, которые просто ради аттракциона вставлены? То есть дорога Гуанчжоу – Париж – это и метафора, и аттракцион (в процессе подготовки материала стало известно о том, что подобная трасса действительно будет построена к 2020 году – прим. ред).
— Было много гэгов, которые хотелось сделать, и мы их сделали. Главный, конечно, гэг — это отъезд камеры в финале, потому что такого не делал никто никогда и нигде. Потому что это реальный отъезд два раза по два с половиной километра.
— То есть этот пролет как раз не на компьютере сделан?
— Нет, это реальный отъезд камеры от крупного плана: она ехала по канатной дороге над плоской долиной, а потом уже "положили" на долину нашу мишень. Там три кадра: два отъезда и еще один пролет вертолета. Это реально круто, поверьте.
Справка
Действие фильма происходит в процветающей России в 2020 году. Герои обеспечены, хорошо устроены, влиятельны и словно счастливы. Но молодость, как ни крути, уходит, а с ней вместе и накал былых страстей. В поисках вечной молодости герои отправляются на Алтай, в заброшенный с советских времен астрофизический комплекс – накопитель космических частиц. Местные жители называют его "Мишень". Тот, кто проводит в центре "Мишени" какое-то время, перестает стареть и обретает остроту чувств.
Над монументальной, длящейся два с половиной часа лентой Сорокин, Зельдович и композитор Леонид Десятников работали пять лет.
Главный герой, которого играет Максим Суханов, — человек первого класса, министр природных ресурсов, успешный, богатый, женатый на красавице — и очень несчастный. Весь его ближайший круг общения, от жены до друга — офицера "мобильной таможни", страдает тем же: идеальная, счастливая и сытая жизнь высшего класса приелась и не радует.
Отчаявшись исправить положение своими силами, компания летит на Алтай, к "мишени" — заброшенному космическому объекту, который остался еще с советских времен и дарит вечную молодость всем, кто попадает внутрь, возвращая заодно и вкус к жизни.
Вернувшись, герои действительно чувствуют прилив молодости, но оказываются не в силах бороться со своими вновь вспыхнувшими страстями, которые начинают каждого из них по-своему уничтожать изнутри. Хотя новая антиутопия Владимира Сорокина посвящена, как обычно, России будущего, однако, по словам автора, в "Мишени" он задавался прежде всего общечеловеческим вопросом "вечной попытки людей противостоять своей природе и Божьему промыслу, взяв все в свои руки" и потому рассчитывает вызвать интерес не только у своих соотечественников.
