– Недавно в одном из эссе Александра Гениса я прочитал: "Сегодня нужна смелость, чтобы после всего сказанного в литературе начать свой роман так: "Иван Петрович встал со скрипучего стула и подошел к распахнутому окну", и хочу перефразировать: "Сегодня нужна смелость, чтобы в Алтайском крае снова ставить Шукшина и говорить о нем". Неужели не все еще сказано?
– Нет, не все! Многие ли сегодня помнят, о чем нам говорил Шукшин? Что он нам загадал еще в 60–70-е годы? Я хочу употребить именно это слово – "загадал", потому что только сейчас приходит понимание. Да один язык шукшинских рассказов чего стоит! Богатейший, потрясающий, он сейчас просто необходим. А что у нас делают с образованием: у меня две внучки, у них разница в два класса, и они учились по разным программам. Из школ практически изъяли литературу. Это настоящее издевательство! Да будь ты хоть менеджером, хоть чертом, но если ты разговаривать не умеешь, какой из тебя толк?! На улицу выйдешь – через каждые три слова мат.
Вот и возникло желание вслух почитать хорошую литературу. Ну а кто нам, землякам Шукшина, ближе его? Решили возродить художественное чтение. Я взялся не совсем играть, а скорее рассказывать. Потому что в инсценировке рассказа для сцены остается только голая схема, скелет, а то, что между диалогами, пропадает. А у Василия Макаровича потрясающе прописаны даже нюансы настроения! И мы решили полностью сохранить рассказы, от первой до последней буквы. Постараться показать все, что в них заложено, придумали две программы – для детей и взрослых.
Что получилось, пока трудно сказать. Но мы уже приглашали два шестых класса. Судя по отзывам ребят, они сделали для себя какие-то открытия, что-то поняли, узнали новое.
Для взрослой публики я выбрал рассказы тяжелые, серьезные. Все же в основном привыкли к шукшинским чудикам да дурачкам. Ему говорили: "Да что там у тебя одни чудики". А он считал, что боль-то народная и прорывается в этих чудиках. Но ведь много и философских рассказов у него. А мы их не помним, не читали…
О чем еще говорил Василий Макарович? Что до человека, кроме искусства, никому нет дела. Государству нужно, чтобы были солдаты, чтобы были рабочие. И главное – чтобы был порядок. Шукшин это тогда уже понимал, когда еще говорили, что во главе угла должен быть человек, что надо воспитывать нравственность. А сейчас даже и говорить-то перестали... Когда я гляжу на все то, что сейчас происходит в нашей жизни, на то, что видят наши дети, меня порой берет оторопь. Я думаю, что Шукшин не принял бы и не понял бы всего этого.
– Так что же Шукшин нам загадал? Вы можете как-нибудь сформулировать его заветы?
– Много их. Ну вот, к примеру: нравственность есть правда. "Что с нами происходит?" – спрашивал Шукшин. У него есть роман "Я пришел дать вам волю" про Степана Разина. Это страшный роман про кровушку, про кровинушку. Разин ее много пролил. Но ради чего? Ради того, чтобы освободить человека. Какие там строки:
"– Худо-бедно им с царем да с поместником – все же они на земле там сидят…
– Они не сидят на земле. Они на карачках стоят, – ответил Разин".
Это об унижении человека человеком, о попрании его достоинства, о его несвободе душевной и духовной.
Разин говорил это 300 лет назад, Шукшин написал в 60-е, но сейчас-то это как звучит! Ничего важнее нет. Вот о чем надо говорить! А попробуй поставь "Я пришел дать вам волю" обыкновенным спектаклем?! Трудно. Это никакими прибамбасами не сделаешь. Сейчас спектакли такие, что к каждому слову надо ногой подрыгать или рукой поболтать. А зачем все это? Непонятно! Три притопа, два прихлопа – и поставили Чехова...
– Вы не наших "Трех сестер" имеете в виду?
– Да нет. Наш театр как раз еще держится, я про другое. Современные режиссеры подчас не творят, а именно вытворяют. Шукшин верно подметил: "Искусство – так сказать, чтоб тебя поняли. Молча поняли и молча же сказали спасибо. Не надо этого хлопанья, улюлюканья, эйфории этой не надо: "Ох, какая мизансцена, ох, как он там вывернулся". И раз на сцене такое безобразие – значит, это и в головах людей селится. И мы так же будем! Ну, мерещится режиссеру что-то, ну и пускай мерещится, зачем ему на сцену-то это тащить?
– А вот есть мнение уважаемых театроведов, которые считают, что театр вынужден постоянно перечитывать классику, что она умирает без этого.
– Классика на то и классика, что вечная. И все потому, что и в XIX, и в XX веках в ней были заложены вопросы, на которые до сих пор пытаются найти ответы. Переосмысление должно быть, но каким? Надо лишь немного сместить акценты, найти то, что нужнее именно сейчас, и пьеса зазвучит по-современному. Вот "Униженные и оскорбленные" Достоевского. Что, разве неактуально? Так сейчас униженных пруд пруди, в тысячи раз больше, чем раньше было! Я включаю телевизор – это как сводки с фронтов. Я стоны слышу несчастных людей.
Мы хотим осенью поездить с гастролями по селам. Там образовались, не в обиду будет сказано людям, не они в этом виноваты, совсем медвежьи углы. Где ничего нет, не то что Интернета, но и радио, и по телевизору два канала. Да и приехать специально в город подчас сельчанам непросто. Я уж про посещение театра не говорю. В позапрошлом году нас встречали с восторгом. И сейчас будут рады, я уверен. Ведь мы хотим говорить о вечном, напоминать о нормах морали. О них сейчас забывают. Я в последнее время почти не слышу слова "извини", а тем более уж "прости". Мы разучились разговаривать. И ситуация становится все хуже и хуже. Сначала непростые отношения между режиссером и актером, потом между актером и зрителем… Со сцены эта грязь переходит внутрь театра. Хаос какой-то, мы не слышим друг друга.
– Вы сказали, что напряженное общение переходит уже внутрь театра. А нет сейчас нервозности внутри? Вам комфортно работать? Слухи-то вокруг театра ходят неспокойные.
– Так... На этот вопрос, как говорится, можно отвечать, а можно и не отвечать. Важно, чтобы все поняли: театр – это не цех по переработке древесины, это не кондитерская лавка. Здесь сорок актеров, сорок индивидуальностей! Талантливые они – не талантливые, гениальные – не гениальные – это вопрос другой, да он и неважен. У каждого из них свои взгляды. К нам также приезжают разные режиссеры, и среди них тоже есть и талантливые, и неталантливые, но все со своими тараканами в головах. Иногда возникают трения: режиссер не увидел в ком-то артиста, а артист не принял идей режиссера. Такое всегда будет происходить. Театр – это сложнейший организм.
Но мы в этом котле сами поваримся, мы сами со всем разберемся.
– Я могу опустить этот вопрос.
– Да нет, как раз оставь... Мы тут говорили о загадках, а давай я тебе загадку загадаю?
– Конечно.
– Сколько получает в нашем театре заслуженный артист России?
– Может, тысяч 20–25.
– 5 500. А за репетицию нам платят по сто рублей, и на эти деньги надо до театра доехать, сигарет купить – нам без курева в этой профессии нельзя. И мы еще должны останемся. За спектакли тоже платят, но заслуженные и народные у нас играют по два-три спектакля в месяц. Потому что они свое уже отыграли. У нас один актер лежит в больнице. Он не заслуженный, он на больничном будет получать 5 100, потому что спектаклей нет, на репетиции не ходит. А ему счет придет за квартиру. И за операцию еще отдаст. У нас поэтому и болеют люди, что заездили их. Антон Кирков тоже после операции вынужден работать, не знает, разойдется шов или не разойдется. Да мы тут на карачках стоим! Я ни разу не слышал, чтобы Медведев или Путин хоть раз произнесли слово "искусство". А нам при этом кричат отовсюду: "Играйте хорошие спектакли! Не смейте рыбу резать на сцене!"*
– Давайте вернемся к Шукшину. Я думаю, что для среднего жителя Барнаула Шукшинские чтения – это уже некий культурный шум: мы так к нему привыкли, что вроде бы его и слышим, но разобрать не можем, что и как. Что происходило с чтениями за последние годы?
– Я практически каждый год бываю на горе Пикет. Вижу, что интерес к ним абсолютно не угасает, а наоборот. Приведу маленький пример: иду я как-то по Сросткам вечером, праздник провел. А мне навстречу красивая элегантная пара, уже довольно пожилая. Они остановили меня, узнали, потому что я до этого выступал на Пикете, поговорили со мной. Это оказались эмигранты, и как ты думаешь, откуда они приехали?
– Не представляю даже.
– Из Аргентины. Посмотри, и там Василия Макаровича знают! Это же надо через Атлантику перелететь, потом Европу, половину России, только чтобы поклониться земле Шукшина. Это меня поразило. Я присутствую практически с самого начала на Шукшинских чтениях, раньше приезжали на автобусах, а сейчас – на роскошных машинах. И в эти дни все Сростки забиты людьми, они приезжают отовсюду. Пройдешь, послушаешь... говоры же разные у всех. С Волги приезжают, из дальнего зарубежья много – из Германии, Франции. Очень много людей. Вся гора становится цветной. И когда стоишь на Пикете и смотришь вниз, то видишь разноцветную реку из людей. Это невероятно красивая картина.
– Если бы нужно было описать сегодняшнюю Россию двумя-тремя рассказами Василия Макаровича, какие это были бы рассказы?
– Интересно... Есть у него такой рассказ: "Штрихи к портрету". Там товарищ один, Князев, пишет в своих тетрадках очень интересные вещи, "некоторые конкретные мысли" по поводу устройства нашей страны. Всем, а особенно нашим чиновникам я советовал бы прочитать. Это про нас сегодняшних. Или "Дядя Ермолай", один из моих любимых. Есть в конце этого рассказа такая фраза: "Но только когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее?" Это тоже про нас: все правду где-то ищем. А всего-то – жить надо по совести. Необязательно нам знать, что там на Марсе. Какая, в конце концов, разница, если у нас сосед соседа не знает. А мне вот неинтересно, что на Марсе, мне важнее, что у соседа происходит.
*В спектакле "Остров Рикоту" (премьера 2 ноября 2012 года) была сцена, в которой одна из героинь держала бутафорскую икону (это была деревянная доска с нанесенным на нее абрисом) в качестве разделочной доски для рыбы. После гневного письма одного из зрителей на имя губернатора с требованием закрыть спектакль и "наказать в рамках Уголовного кодекса" его создателей решением краевой администрации сцену "в целях ограждения религиозных чувств верующих от негативных эмоций" из спектакля изъяли.
Шукшинский спектакль Михаила Переверзева
Михаил Степанович Переверзев – заслуженный артист России (2006), в труппе краевого театра драмы с 1975 года. Сыграл около 100 ролей. Известный на Алтае шукшинист, один из первых организаторов, сценарист и постоянный участник ежегодных Шукшинских чтений. В качестве заместителя председателя общественного фонда "Пушкин и поэт" провел работу по подготовке и проведению празднования 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина, был одним из инициаторов и организаторов установки памятника поэту в Барнауле.
Моноспектакль – спектакль с единственным исполнителем:
- постановка сценического действа, изначально предназначенного для одного исполнителя;
- инсценировка пьесы для нескольких исполнителей, адаптированная для единственного актера;
- композиция из отдельных произведений, последовательность которых выстраивается в определенное подобие лирико-драматического сюжета.
Моноспектакль "Рассказы В. М. Шукшина" можно будет посмотреть 26 марта на малой сцене краевого театра драмы. Подробности и информация о заказе билетов – на официальном сайте театра.
