апрель 25, 2013
Дни Великого поста верующие люди называют временем испытаний и искушений. Самым жестоким, огненным искушением для России, по словам митрополита Мефодия (Герасимова), было время первых лет советской власти, с приходом которой начались гонения на церковь. В дни поста, вспоминая о страданиях Христа, православные молятся и о подвиге священников-новомучеников. Теме репрессий священнослужителей посвящена экспозиция в музее Барнаульской епархии.
Храм Алтая.
Михаил Хаустов
Среди печальных экспонатов музея Барнаульской епархии – копии актов об исполнении высшей меры наказания, следственных дел, приговоров "троек", искореженные иконы, фотографии репрессированных священнослужителей, исчезнувших церквей...
Сотни алтайских храмов в первые годы советской власти разобрали и переделали в клубы и конюшни. Из икон делали сундуки и табуретки, бросали их в грязь перед порогами сельсоветов, на месте погребений священников устраивали тырла – молодежные вечеринки...
В истории разрушения церквей и репрессий против священников до сих пор остается много белых пятен. В архивных документах чаще всего указаны лишь даты закрытия церквей и дальнейшее назначение здания.
– Трудность поиска со временем увеличивается, свидетели гонений, к сожалению, стремительно уходят в мир иной, – говорит протоиерей Георгий Крейдун. – Поэтому сегодня очень важны все крупицы собранных материалов по этой больной для общества теме. Особую важность приобретают записанные истории старожилов.
– Гнев новой власти обрушился на церковь и священников сразу же после революции, – рассказывает протоиерей Георгий Крейдун. – В 1918 году были расстреляны монахи Александро-Невского скита Жуланихи. В 1919-м упразднена Чемальская женская община-приют. В 1920 году Бийский архиерейский дом передан в пользование городской больнице. В 1921 году разогнана немногочисленная братия Чулышманского монастыря, двое насельников расстреляны. Монастырские здания переданы под организацию трудовой коммуны. В начале 1920-х годов закрыты Барнаульский Богородице-Казанский, Бийский Тихвинский и Улалинский (Горно-Алтайский) женские монастыри. Первый и последний превращены в тюрьмы, второй – в детский дом.
Рассказы о том, как казнили священников в период гражданской войны, шокируют, расправы были безжалостные. В исчезнувшем селе Гурьяновском Турочакского района священника Зырянова красные расстреляли у храма. Жители Чемала вспоминали, как на берегу Катуни в годы гражданской войны жестоко расправились со священником-миссионером Тимофеем Петровым. Ему отрубили руки и ноги и бросили умирать на берегу. А людей, слышавших его стоны, предупредили: "Кто к нему подойдет, с тем так же поступят".
По словам отца Георгия Крейдуна, общее число репрессированных священников и церковнослужителей в 20-е и 30-е годы прошлого века точно не известно. История сохранила имена лишь тех, кто впоследствии был реабилитирован.
– В первую очередь репрессиям подвергались управляющие епархией – епископы. Все они были осуждены. Многие расстреляны. Архиепископ Иннокентий (Соколов) был этапирован за пределы Алтайского края в 1923 году. Епископ Владимир (Юденич) сослан. Епископ Никита (Прибытков) трижды осужден, расстрелян в 1938 году. Епископ Тарасий (Ливанов) расстрелян в 1932 году. Епископ Герман (Коккель) изгнан с Алтая в 1932 году. Архиепископ Иаков(Маскаев) расстрелян в 1937 году.
Для ареста священников тогда было достаточно наличия в доме Библии или рукописных богослужебных текстов. У епископа Никиты (Прибыткова) одной из главных улик при аресте был текст службы "Всем святым, в земле Российской просиявшим" (среди экспонатов выставки в музее епархии есть копия этого "вещдока").
После изнурительных допросов владыка, которому было уже за семьдесят, "признался" в том, что руководил вымышленной чекистами контрреволюционной организацией церковников: "Хотя я и невиновен, но руководство контрреволюционной организацией я принимаю на себя".
Поражает до слез история архиепископа Иакова, который прибыл сюда в 1933 году. Владыка Иаков нес свое архипасторское служение главным образом в Знаменском кафедральном соборе. Прибыл он в Барнаул после того, как отсидел в лагерях. Очень многие ходили на его проповеди, в Знаменском храме яблоку негде было упасть. Когда его вновь арестовали, то посадили в общую камеру, где его ждали страшные унижения. Один из уголовников садился на него верхом, дергал за волосы и спрашивал о Боге. Владыка кротко терпел и спокойно отвечал на вопросы. А через какое-то время, когда он заболел и не мог ходить, этот уголовник, который над ним издевался, стал носить его на руках как святого... В 1937 году владыку расстреляли.
На допросах священники, монахи, послушники смело говорили о вере и о Боге. Я читал допрос одного из монахов, которого забрали в ОГПУ из церковной сторожки. На вопрос: "Ты занимался контрреволюционной пропагандой?" – тот отвечает: "Нет".
– Но ты же о Боге рассказывал?
– Да, я свидетельствовал и свидетельствую, что Бог есть, что власть советская не от Бога, – ответил монах.
В архиве лаборатории исторического краеведения Алтайской педагогической академии хранятся записи рассказов, собранные в ходе 22-летних (1990–2012) полевых исследований, организованных профессором, доктором исторических наук Татьяной Щегловой в сельских районах. Есть среди них и рассказы о том, как "курочили церкви".
Разломали, и все
Из интервью И. М. Соколова (село Смоленское): "Крест и колокола вызвался снимать, после того как отказались мужики, Сергиенко, бывший учитель... Снизу ему кричат: “Привязывайся”, а он кричит: “Давай пожарный топорик...” Говорят, в Сергиенко стреляли с огорода купца Боина, но не попали. Не поймали стрелявшего".
А вот воспоминания кытмановского старожила П. Г. Горюшкина: "При снятии колоколов народу-то много собралось. Аж забастовка была. Не давали, чтоб разбирали… По деревне ходили и шумели, чтобы церковь не ломать. Но не помогло. Разломали, и все".
– Факты активного противостояния разрушению храмов были единичными, – подчеркивает профессор Щеглова. – Причины этому можно найти в рассказах старожилов. Все они говорят о расколе, который произошел в те годы между верующими и неверующими. Отцы и дети по-разному реагировали на святотатства.
"В селе Большеугренево пожилые ругались: “Зачем ломаете церковь?” Начали громить пионеры да комсомольцы. Запрещали верить в Бога, агитировали", – вспоминал местный житель С. М. Зяблицкий.
"Всякие разговоры были. Люди возмущались, а что толку-то! Молодежь помогала! Сбросили сначала колокола, разобрали ее. Построили школу", – рассказывала А. И. Новокрещенова из села Червова Кытмановского района.
В устных повествованиях переживающие за церковь прихожане – жертвы ситуаций с перевесом сил в пользу разрушителей. Есть и еще одна причина непротивления: крестьяне считали, что наказание за разрушение святынь не их дело, а самого Господа.
Историй о Божьем наказании за святотатства – десятки. В селе Новикове Бийского района, по рассказу П. Д. Золотухиной, снимал купола Филипп Лахов: "И он оттуда как шандарахнулся. И у него рак приключился. Все изъел внутрях".
Всероссийское хождение имеет рассказ об иконе Николая Угодника. Один из вариантов записан исследователями в Бийском районе.
"В селе Ануйское церковь перестроили в клуб. На одной из клубных вечеринок там оказалась икона Николая Угодника. А к одной девке кавалер не пришел, и она говорит: “У меня кавалер не пришел. Я с Николаем Угодником буду танцевать”. Смехом она сказала. Как только сказала, повернулась и так осталась стоять, и не двинулась, и не разговаривает, и не моргает, и ничего. Столько на этом месте там стояла – день и ночь. Приходил и батюшка, и святили, и что только ни делали. Потом сдвинули ее с места. Но она помешалась".
Лики в грязи
Большинство реликвий было уничтожено: из икон делали сундуки и табуретки, жгли, ломали, выстилали ими дорожки. В Коробейникове, по рассказам старожилов, иконы выламывали и бросали в грязь. Ряд икон увезли на полевые станы: переворачивали ликами вниз, колотили из них обеденные столы. А знаменитая икона Казанской Божьей Матери в Коробейникове была положена перед дверью сельсовета.
Старожилы всегда точно показывают места бывших соборов, подробно описывают, как использовалось это здание или на что пошел строительный материал. В интервью содержится информация о судьбах сохранившихся зданий соборов: в селе Лушникове Тальменского района церковь стала ремонтной мастерской, в Думчеве Залесовского района – зернохранилищем, в Новикове Бийского района – сушилкой.
Читахи
Во всех рассказах говорится о попытках верующих, прежде всего женщин, продолжить "воцерковленную" жизнь с помощью "знающих людей", "бабушек".
– В условиях отсутствия церкви сельским населением был образован уникальный институт народных служителей православия, – говорит Щеглова. – Из набожных людей выявились "читахи", "служители". Они читали молитвы и церковные книги, несмотря на запреты и преследования. А. Ф. Абрамович из Тогула вспоминала: "Бабушка Даниловна, она еще живая была. Мы специально ездили за ней. Она приезжала и читала. У ней вот такая большая книга была, толстая, у нее там всякие молитвы".
Труд служителя вознаграждался: "Население его одаривало по совести – у кого что было".
З56 церквей было закрыто на территории Алтайского края с 1932 по 1939 год.
Воспоминания о дореволюционных церквях у алтайских старожилов ностальгические и ласковые. Жители села Усятского Бийского района вспоминали, как строили храм всем миром, выбирали место, не жалели денег на внешнее убранство. Церковь в Усятском, как и во многих селах края, звали "голубинкой".
"Красивая была, на горочке. Огорожена узорчатым забором. Была покрашена в голубой цвет, крыша под куполом в позолоте", – рассказывала А. И Чернышова.В рассказах о разрушении церквей чувствуется сложное отношение советских крестьян к вере. За внешней бравадой может скрываться страх за возмездие. За внешнем неверием – вера или внутренняя раздвоенность: "Есть ли Бог или нет, никто не видел, и никому не покажется, так как мы матерщинники и не верили ничему" (из интервью с И. К. Мироновой, село Лесное).
Народная память сохранила имена священников, судьбы которых были трагичны. "Был священник, звали Викентием, его арестовали, увезли куда-то и казнили", – вспоминали старожилы из села Усятского Бийского района.
О священнике Петре из Большеугренева все рассказывали как о народном заступнике. "Поп с попадьей жили возле церкви. Когда подожгли церковь, тут Колчак нагрянул... Спрашивали, кто поджег. Поп никого не выдал". "Попа звали Петр, его раскулачили, но не выслали, так как во время Колчака он отстаивал людей. В поповом доме потом жили учителя..."