июнь 14, 2013
Годы, предшествующие Первой мировой войне и Октябрьской революции, в нашей стране были отмечены небывалым подъемом массовой культуры. Театровед и историк эстрады Людмила Тихвинская писала: "Шумная, бурливая волна неизвестных доселе развлечений накатила на российскую действительность рубежа 10-х годов прошлого века". И провинциальные города также не оставались в стороне от этой бури. Как мог провести свободный вечер житель Барнаула сто лет назад?
В Барнауле на Пушкинской один за другим открывались "электротеатры", где показывали немое кино и в перерывах между отделениями пелись комические куплеты; еще не были запрещены дома терпимости, а искусство малых форм – кабаре, кафешантаны, театры миниатюр – все настойчивее теснило традиционный "большой театр".
В конце XIX – начале XX века спектакли шли в Народном доме Барнаула (нынешнее здание филармонии), центре культурной и просветительской жизни города, в здании Общественного собрания, театральный зал которого вмещал 800 человек, а также в саду Общественного собрания, где был оборудован летний театр.
Барнаул принимал множество гастролей, репертуар был разным, хватало и серьезных спектаклей, и водевилей, но в целом в театральной среде старались следить за нравственностью. Когда в 1911 году сцена Народного дома сдавалась опереточной труппе Табаровой, им было поставлено условие "не ставить оперетки скабрезного содержания". Рецензии на спектакли тоже были весьма строгими. "Недозрелый плод" в Общественном собрании: "Не комедия, а пошлый фарс. Хочу я спросить господина режиссера, за кого он считает здешнюю публику? По-моему, эта пьеса больше подходит для кафешантана, а не для благородного собрания. <...> Весьма жалко барнаульскую публику, а в особенности учащуюся молодежь".
Спектакль "Рабыни гарема" сопровождался такими отзывами: "Драма построена на пагубности шантанов и гаремов, а между тем второй акт ее был на эффект шантанных танцев с канканом. В этот акт введен даже номер цирковой борьбы, которая была прекращена по требованию публики. Об исполнении Абдуль-Гамида и его старшего евнуха и некоторых других ролей приходится умолчать за неимением в лексиконе для этого приличных выражений".
Но скоро противиться новой моде становится все сложнее, и даже отзывы, кажется, смягчаются. О комедии "Бубны козыри", шедшей в Народном доме, уже пишут: "С внутренней, идейной стороны, можно сказать, не представляет никакого интереса, зато с внешней стороны – это сплошной юмор".
В январе 1911 года увидела свет "прогрессивная и беспартийная" газета "Жизнь Алтая", которой суждено было стать самым значительным изданием региона до революции. И в первых же номерах она дает мощный залп по барнаульскому обывателю. Фельетон "Новогодний маскарад": "Перед тем как идти в Барнаульское собрание, я полюбопытствовал у одного местного жителя, какие маски обыкновенно получают призы, и получил такой лаконический, но до некоторой степени двусмысленный ответ – животные. Действительно, на маскараде совершенно не было изящных костюмов, которые могли бы получить приз за красоту; почти не было и так называемых идейных костюмов. Отсутствие первых объясняется малым развитием эстетического вкуса, который в Барнауле для своего развития и воспитания имеет особенно мало подходящих условий. Идейные костюмы могли бы быть, так как здесь имеется налицо достаточное количество интеллигенции, но <...> на маскарадах идеи, облаченные в образы, в лучшем случае дальше передних собраний не пускаются, то естественно, что <...> охота маскироваться в идейные костюмы почти убита. Остается только одна область: маскироваться животными, потому что скотоводство у нас никогда не запрещалось".
Статья "Что читали в минувшем году?": "Минувший год, как нам выяснилось из бесед с библиотекарями городской общественной библиотеки, характеризуется почти полным отсутствием у барнаульской читающей публики серьезных духовных запросов. Читалась главным образом такая беллетристика, как романы Вербицкой, Арцыбашева, Соллогуба. <…> Русские классики были почти в полном пренебрежении, если не считать творений Л. Н. Толстого, нарасхват читающихся после смерти великого автора".
Наконец, еще один фельетон – "Солянка": "Это такое кушанье, которое, говорят, в плохеньких ресторанчиках готовится из остатков, чуть не объедков. Сдобрят “соусом пикан” – и ладно, сойдет, а некоторые даже похваливают. Ах, господа, а что такое провинциальная жизнь, как не сдобренная каким-нибудь соусом солянка! Или жизнь такого “подающего надежды”, но все еще затхлого, немножко с плеснецой городка, как Барнаул? Остатки или обрезки политической жизни, общественных склонностей, объедки умственной жизни, обкуски героизма, ополоски обывательщины. И пикантный соус, который сдабривает все это кислотой, сладостью, соленостью, и еще не разбери какими вкусами". Не обращаясь к публикациям в "Жизни Алтая", почти невозможно представить состояние барнаульского общества в предреволюционные годы.
По словам театроведа Ирины Свободной, театров-варьете в России к началу 10-х годов ХХ века, по самым приблизительным подсчетам, насчитывалось более восьмисот без учета театров миниатюр и кабаре. Барнаул также не обошло это веяние.
Кафешантан "Фарс и оперетта" работал в летнем саду Барнаульского общественного собрания в 1912 году. При театре Общественного собрания держала полуночную программу местная труппа миниатюр и фарса под директорством А. И. Клястер и О. А. Комисаржевского в зимний сезон 1915/16 гг.
Вечера существовали и в Народном доме, можно взглянуть на объявление в той же газете "Жизнь Алтая": "В первом отделении соната Бетховена, во втором – кабаре: квартет кошек и комическая пантомима ”Разбитое зеркало”". Интересно, что редакция газеты, изобличая нравы горожан, вплоть до самого закрытия исправно помещала на свои страницы рекламу всевозможных увеселений.
В газете "Сибирская жизнь" за 1 марта 1911 года отмечалось, что барнаульцев "видимо, сильно тянет к кафешантанной обстановке, но так как открыто ходить в кафешантан все-таки неудобно, то перенесли кафешантан в Общественное собрание. <...> По всей вероятности, это кафешантанство продолжится и вперед, может быть, заведется и торговля, но, как хотите, это для барнаульского общественного собрания все-таки – стыдно. Ведь не вся же публика состоит из “виды видавших”, есть ведь много, которым противно это кривлянье продажных девиц, посещают ведь собрание и дамы, и молодежь, которую нечего торопиться портить. Будем надеяться, что общественное собрание бросит эту глупую, недостойную его затею".
Если даже общественное собрание не обошло "низкое искусство", то что говорить о ресторанах и концертных залах. Большой популярностью в Барнауле пользовался кафешантан "Золотой яр", находившийся на ул. Льва Толстого. Подобные заведения создавались в основном двумя путями: чаще владелец ресторана или другого увеселительного заведения, где обязательно была первоклассная кухня, нанимал небольшую, в пять-шесть человек труппу, состоящую из артистов эстрадных жанров для развлечения публики; реже – из самой среды артистов выделялся антрепренер, бравший в аренду какое-либо кафе с эстрадой. "Экстраординарное представление, вечер юмора и смеха! Оригинально!" – кричали афиши "Золотого яра".
10 июня 1911 года впервые вечер кабаре под управлением атлета-борца Мафа, "получившего за красоту фигуры в Томске 1-й приз", прошел в саду вольнопожарного общества. Там же проходил многодневный чемпионат по борьбе, который подробно освещался в газете "Жизнь Алтая", где была создана рубрика "Зрелища и увеселения", которую вел некто Жорж.
Мода на искусство малых форм со взлетами и падениями продолжалась до 1917 года. По официальной точке зрения, установившейся в советские годы, дореволюционная русская эстрада являлась искусством реакционным, "обслуживающим буржуазию". Идеологические догмы жестко определяли оценки творчества отдельных артистов – история отечественной эстрады сознательно обеднялась. Сведений о кабаре и кафешантанах осталось крайне мало, сохранились лишь беглые упоминания. В книге "Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века" указывалось, что артисты опасались, что "их имена поставят в связь со зрелищами, которые стало принято числить по ведомству капиталистической индустрии развлечений, равно как и буржуазного реакционного искусства".
Это неудивительно, одна из бийских газет в 1917 году писала: "В театре вольнопожарного общества состоялось открытие спектаклей комедийно-опереточной труппы. В сущности – это типичный театр миниатюр, за последние годы приобретший в больших городах, так сказать, право гражданства, а в самое последнее время присвоивший себе и специфический привкус пикантности и в значительной дозе… ”сольца”. В них вы не ищите ни глубины замысла, ни содержания, ни даже естественности и правдоподобности в развитии действия. Было бы смешно, пикантно, пошло, сально – и цель достигнута <...> Может быть, успех был бы больше, если бы г. Кубарский, выступавший в дивертисменте в качестве пародиста, еще сильнее подчеркнул свои монархические тенденции". В год революции слова о "монархических тенденциях" этого театра звучали приговором…
Впрочем, совсем скоро, уже в начале двадцатых, новая экономическая политика, в рамках которой по сути на время установилась капиталистическая форма отношений, привела к еще большему взрыву массовой культуры.
"Жизнь Алтая", 1911:
По подозрению в покушении на дом терпимости посредством бомбы вчера арестована содержательница другого такого же заведения Елизавета Никитишна Четыркина. Само покушение произошло следующим образом: 16 января утром на углу Конюшенного переулка (пр. Красноармейский) и третьей Алтайской улицы (ул. Кирова) у парадного крыльца дома терпимости Абдуловой найден снаряд. Снаряд этот имеет форму полого железного цилиндра в три четверти аршина длины и полтора вершка в диаметре.
В саду вольнопожарного общества было анонсировано выступление факира Альберта Марсо, "желающего познакомить барнаульскую публику ближе с оккультическими науками". Однако, по сообщениям газет, "факир, обещавший дать в Барнауле два сеанса, на другой день после первого же, исчез неизвестно куда".
Разорваны по листику
Программки и брошюры,
То в ханжество, то в мистику
Нагие прячем шкуры.
Славься, чистое искусство
С грязным салом половым!
В нем лишь черпать мысль и чувство
Нам – ни мертвым, ни живым.Саша Черный, 1909.