июнь 4, 2009
Леонид Никитинский считает, что в России нет правосудия, и называет суд присяжных его крошечным островком. Юрист по образованию, журналист по жизни, он пару недель назад собрал в Екатеринбурге судей, присяжных заседателей, юристов и журналистов со всей России, чтобы поговорить обо всем этом.
– Вы говорите об отсутствии независимого суда в России. Чем тогда, по вашему мнению, занимается сегодняшняя армия российских судей?
– Это рискованный вопрос. И ответ рискованный. Это мое личное суждение – о том, что в России нет независимого правосудия. Во-первых, надо уточнить, что я имею в виду уголовные дела. Если оценивать гражданские, в тех случаях, когда не используется какой-то коррупционный или административный ресурс, то суды ведут себя независимо… иногда. Хотя также склонны принимать решения в пользу государственных организаций, а не частных лиц. Что же касается уголовного правосудия, то это моя принципиальная оценочная позиция: в голове судей произошел переворот. Они стоят на "презумпции правоты мента" вместо презумпции невиновности. Cуды склонны игнорировать позиции защиты и отдавать преимущество позициям обвинения.
– Почему вы называете институт присяжных заседателей последним спасением нашей судебной системы?
– На сегодняшний день это единственный островок, очень крошечный. Из всего массива уголовных дел суд присяжных рассматривает от их числа десятые доли процентов. Всего лишь. Но это тот суд, который реально применяет позицию презумпции невиновности. Бывает, у присяжных заседателей случается перекос в эту сторону, но они применяют ее в отличие от профессиональных судей.
– Один наш адвокат, бывший судья, который первым в Алтайском крае провел процесс с участием присяжных, говорит: "Суд присяжных, даже если он юридически неграмотен, то всегда справедлив"…
– Абсолютно с ним согласен. Именно присяжные больше опираются на чувство справедливости, чем на закон. В теории права таким суд и должен быть. Он интерпретирует закон, а не слепо его применяет. Профессиональный суд в других странах, в другие исторические периоды может приподниматься над формальным правом в пользу некой справедливости.
– Вам доводилось быть свидетелем несправедливости вердикта присяжных?
– Cправедливость – это же абстрактное понятие. В печатных СМИ и Интернете была целая кампания по Великому Новгороду, где присяжные вынесли обвинительный приговор молодой женщине, которая не то намеренно сбросила ребенка с лестницы, не то случайно уронила. Присяжные решили, что намеренно. Многие говорили, что это несправедливо. Но я, например, думаю, что присяжные очень внимательно рассмотрели это дело и пришли к такому выводу.
Говорить "справедливо/несправедливо" имеет право присяжный судья, а не мы. Если мы это применим, все будет очень шатко.
– От людей, которые были присяжными, доводилось слышать: "Да, мы вынесли оправдательный вердикт убийце, насильнику, рецидивисту. И общественность нас охаяла. Но никто не спросил, почему мы так поступили". Почему такие конфликты?
– Я бы ответил так. Те же люди, которые на улице кричат, что это неправильный приговор, отпустили злодея. Если их посадить на место присяжных, на которых ложится бремя вынесения вердикта, – я совершенно убежден – они не стали бы так орать. И может быть, вынесли такой же оправдательный вердикт. Это же огромная ответственность. Многие присяжные говорят: "А вдруг не он? Я же через себя это пропускаю". Это реальная презумпция невиновности. Чего орать-то? Как орали после приговора по делу о таджикской девочке: "Расисты, отпустили убийц". Когда мы, те, кто входит в Клуб присяжных (в его базе – более 100 присяжных заседателей со всей России), разбираемся в этом деле, так, как разбирались присяжные в реальном процессе, – мы понимаем, что у них другого выхода не было. Не было понятно, кто из подсудимых убийца. Что же, всех расстрелять? Это все сложно. Нельзя о судебных и правовых делах орать на улице.
Выдержки из доклада Леонида Никитинского, опубликованного на сайте "Новой газеты" 27 апреля 2009 года.
– Два года назад в "Новую" обратился некий региональный олигарх из Курска по поводу избиения на дискотеке его сына. Сыну было причинено тяжелое сотрясение мозга (он до сих пор заикается), затем ему же было предъявлено обвинение "в нападении на милиционера". Это типичный для всей России (как становится понятно при чтении региональной прессы) случай, а нетипично лишь то, что отец пострадавшего решил воевать и у него оказались достаточные для этого ресурсы. Он добился передачи дела сына в суд соседнего региона, где его оправдали. Руководитель ОМОНа, учинивший акцию, отделался выговором, дело в отношении тех, кто непосредственно причинил увечья, было прекращено за невозможностью установить виновных, – это тоже типично, так как ОМОН обычно свирепствует в шлемах и масках.
Но олигарх на этом не остановился, обладая достаточными связями, добыл документальные доказательства махинаций с недвижимостью, которыми занималось областное УВД и его начальник. Это тоже было опубликовано в "Новой". Нам точно известно, что газету читали в МВД и, вероятно, в Кремле. Начальник УВД по-прежнему борется с преступностью в этом регионе, а вот олигарху пришлось перевести свой головной офис в соседний город. Та же самая картина, хотя и с разной степенью выраженности, проявится в любом регионе России.
– Объясняя в зарубежной аудитории, кто такие менты, я взывал к воображению гарвардских профессоров: "Представьте себе, что сейчас в этот зал ввалятся с обыском человек сто. Они сразу положат нас на пол или поставят лицом к стене, станут орать, почти все будут в масках и с оружием, документов никто из них постарается не предъявлять, что они ищут, тоже будет непонятно, но перевернут все, кому-нибудь дадут по я…м. Вот это и есть менты". Персональная неразличимость и отнесенность лишь к смутно понимаемым, перетекающим друг в друга "силовым структурам" – это и есть их обязательный признак.
Леонид Никитинский, 55 лет, обозреватель "Новой газеты", старшина Гильдии судебных репортеров, руководитель Клуба присяжных. В 1975 году окончил юридический факультет МГУ, затем – аспирантуру при Заочном институте права. Кандидат юридических наук. Владеет английским и французским языками. Женат. Имеет сына и дочь.