До нашей провинции все доходило позже, чем до центровых городов, и брюки мы начали перешивать только в 58-м, через год после фестиваля. Тогда все ходили в колоколах, ширина брючины 32 сантиметра. Знакомая портниха переделала мои колокола в дудочки, и в придачу сшила ковбойку – клетчатую рубашку навыпуск с воротником апаш. Никто тогда этого не носил. И когда я пошел гулять, все кричали: "Стиляга! Штаны с мылом надел! Дать денег на парикмахерскую?" Из автобусов, трамваев кричали... Клянусь, так было. Но я ни разу не попал под облаву в горпарке – везло.
Потом в Барнаул приехала семья репатриантов Кучмиев. Они приехали из Франции, хотели поселиться во Львове, но КГБ направило их к нам. Лео Кучмий, дядя Леня, был сыном русского эмигранта, царского полковника, у него с француженкой мадам Ани было двое сыновей, Серж и Мишель. Сержа взяли инженером на моторный завод, а Мишель заканчивал вечерку – я помогал ему с русским языком, проверял сочинения и учил материться. Парни были – оторви да брось, особенно Серж. Они были как-то интересно одеты – в брюки с широким поясом, карманами спереди и сзади. Мы никогда не беседовали о политике, но, конечно, французы сильно на нас повлияли: французские пластинки, журналы, марки – все было у нас на руках. Серж потом, кстати, женился на отличнице Ольге из первой школы.
Я был из простой семьи: мама педагог, папа финансист. А чуваки в основном – Ленька, сын профессора Матусиса, Маша Каргополова, дочь председателя Барнаульского совнархоза... Может, я попал в эту компанию потому, что у меня были друзья-французы? Или потому, что учился в меде, – стиляги, почему-то, были в основном студентами-медиками... Сейчас уже не вспомнить.
На Маше женился мой друг Юра Сидельников, и на их свадьбе я был свидетелем великолепного акробатического рок-н-ролла. Юрка был похож на Элвиса Пресли, спортсмен, одевался очень модно. Маша тоже была красавица. Жили они над "Сотым" магазином. До сих пор я отчетливо помню эту картину: Юра вертит Машу вокруг себя, у нее длинные волосы, юбка стелется по полу – незабываемое зрелище.
Первые джинсы Юра показал мне в магазине рабочей одежды на Потоке. У него там работала знакомая продавщица Ольга Оточкина. Она вытащила из-под прилавка блеклые черные штаны с лейблом "рабочие брюки" из хэбэшного материала, прошитые красной ниткой. Сейчас их даже джинсами назвать язык не поворачивается... Но такой была наша селявуха.
Как-то мы, несколько человек, собрались в "шпиле". Купили винища – куда пойти? Похиляли в мастерскую к Вэлу, Владимиру Добровольскому, который не был тогда еще большим известным художником. Помню, убежала голая натурщица, мы пили вино, танцевали рок-н-ролл, вели себя шумно очень; когда уходили, спускались по лестнице – навстречу с нижнего этажа наш профессор из мединститута. Парни отворачивались и сбегали, а я посмотрел ему в глаза. Потом прихожу сдавать ему гистологию... В общем, два раза не сдал, на третий забрал документы. Правда, я и учился-то так, больше дурака валял.
А в 61-м году, когда меня уже призвали в армию, в меланжевом парке было судилище над стилягами. Очень многих ребят тогда исключили из института.
В те годы я занимался форсейл, фарцовкой. Доставал пластинки на "костях" – буги-вуги, рок-н-ролл, монеты, марки... Я редко что-то продавал, но все время менялся.
Бывало, сойдутся в сквере лабуха три со своими инструментами... На музыку слетались парни и девушки. "Бацали на тырле стилем", пока нас менты не разгоняли. Если в кармане звенели money, шли в "Лакомку". Там в углу стояло несколько столиков, подавали кофе с ромом. Для нас это было верхом шика. Прямо как в Америке. Мы называли друг друга на иностранный манер. Владимир был Вэлом, Женька Едиг – Вилли. Меня окрестили Сэмом.
На Октябрьской площади, на углу клуба меланжевого комбината, стоял единственный на всю округу таксофон. Кто-нибудь из нас набирал 09 и жалобным голосом просил: "Девушка, дайте, пожалуйста, бюро сексуальных услуг". Полазим по ночному Барнаулу, на прощанье споем что-нибудь вроде "Мы идем по Уругваю,/Ночь хоть выколи глаза./Слышны крики попугаев-аев/И мартышек голоса". А потом с чистой совестью расходимся по домам.
Газеты тогда писали, что мы тунеядцы, моральные уроды. А мы все были студентами и рабочими. Отвращения к труду ни у кого не было, и когда были нужны money, мы нанимались колоть дрова или копать картошку. Просто нам было очень весело, нравилось погулять, потолкаться. Я не скажу, что это был протест против существующего строя. Мы свято верили в советские идеалы и не были диссидентами.
Никого из бывших стиляг я не вижу и не слышу. Столько лет прошло. Мы все уже старички. В этом году мне 70, но я по-прежнему слушаю джаз и рок-н-ролл. А на своих сверстников смотрю, как 20, 30 и даже 40 лет назад. Мы абсолютно не изменились за эти годы. Неувядающая молодость свойственна только нашему поколению. Ведь никого же не называют "пятидесятники" или "семидесятники". Мы шестидесятники, и мы обладаем великим умением противостоять возрасту и увлекаемся "вредными привычками", которые были наработаны в годы героической молодости.
Хорошо сказал?
Справка
Александр Александров – писатель, историограф сибирского джаза. Окончил Барнаульский пединститут, был собкором газеты "Молодежь Алтая" на стройке "Коксохима", спецкором "Алтайской правды". Живет в Заринске. Сейчас готовит к публикации новую книгу о джазе.
Цитата
"Громко кричу, стиляги, я вам,
Ползущим где-то низом:
Слышите! Прочь, не мешайте нам!
Идущим в коммунизм!"
Илья Чеботарев, токарь-карусельщик АТЗ, Рубцовск, 1958 г.
Уродливый стиль и стильные уроды
"В семье не без урода" – говорит известная русская пословица. Однако что делать, когда уродцы появились в здоровой, крепкой, трудолюбивой семье советской молодежи? Речь идет о стилягах. Об этих шалопаях, бездельниках горячо и гневно говорили юноши и девушки с трибун Октябрьской районной и Барнаульской городской комсомольских конференций. Выступления делегатов, требовавших решительных мер борьбы со стилягами, встречались единодушным одобрением всех делегатов.
Сейчас уже ни у кого не взывает сомнения тот факт, что стиляжество во всей его неприглядно уродливой форме, со всеми его вкусами и растленной идеологией занесено к нам гнилым ветром с буржуазного Запада. Дело не только в пестрой, крикливой безвкусице одежды, обуви, причесок стиляг, не в узких, спутывающих движение юбках, не в декольте "до аппендицита", а в их вкусах, взглядах на жизнь, отношении к коллективу.
Член совета старейшин при Барнаульском горкоме ВЛКСМ М.Пантюхов. "Молодежь Алтая", 1957г.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
